В разговор вмешался Ницак:
— В какое время это было?
— Наверное, часов в девять вечера.
— Кроме вас, в конторе кто-нибудь был?
— Доедая булочку, услышала шаги по коридору. Подумала, что это охранник Пушков, и крикнула: «Не закрой меня!» Потом выглянула в коридор. Пушков проверял двери кабинетов, — дергал их, чтобы убедиться, что они на замки закрыты.
— Во сколько ушли домой?
— В десятом часу вечера.
— Подозрительных людей в конторе или на территории комбината не встретили?
— Нет, никого здесь уже не было, — техничка вытащила из-за спины руки и опять быстро спрятала их за спину. — Возле бараночного цеха видела охранницу Анну, фамилии не знаю. Она сказала, чтоб я оставила в проходной ключи от кабинетов. Так мы всегда ключи там оставляем.
— А кто двери конторы закрывал?
— Охранник Пушков обязан был это сделать.
Ницак повернулся к Шехватову. Тот, без слов поняв его, молча вышел из приемной. Через несколько минут он вернулся, пропустив впереди себя мрачного, по возрасту похожего на пенсионера охранника.
Разговор с Пушковым долго не клеился. Чувствуя ответственность, охранник явно перестраховывался. Не глядя собеседникам в глаза, он упорно доказывал, что несмотря на проливной дождь, почти через каждый час обходил ночью территорию комбината. Ничего подозрительного во время этих обходов не замечал. Догадываясь, что сотрудники милиции ему не верят, Пушков обреченно вздохнул:
— Свидетели могут подтвердить…
— Что? — быстро спросил Ницак.
— Как я обходы делал.
— Какие свидетели?
— Кочегары из котельной. Часов в одиннадцать я к ним заходил. Там еще слесарь бараночного цеха Сергей Дударев сидел.
— Кочегаров как фамилии?
— Одного фамилии не знаю. Высокий, рыжий, в очках. А другой — Сверчков.
— Кочегары вдвоем дежурят?
— Нет. Сверчков ошибочно пришел. Я еще его спросил: «Почему не в свою смену?» Он сказал, дескать, механик своевременно не предупредил.
— Смены когда меняются?
— В двенадцать ночи.
— И Сверчков, придя на смену по ошибке, так поздно засиделся в кочегарке?
— Получка вечером была, ясно дело…
— Что ясно?
— Обмывали получку-то. Правда, врать не стану, рыжий вроде бы трезвый был, а Сверчков с Дударевым под заметным турахом находились:
Молчавший до этого лейтенант Шехватов неожиданно спросил:
— Каким путем, по вашему мнению, преступники проникли на второй этаж конторы?
Охранник тяжело вздохнул:
— Затрудняюсь сказать… Обе двери второго этажа я закрыл вечером, когда техничка здесь управилась. Ту, какая ведет в бараночный цех, верхним и нижним шпингалетами из коридора прикрыл, а входную, у лестницы, на висячий замок снаружи замкнул.
— Ночью свет в бухгалтерии или кассе не загорался?
— Нет, — твердо ответил Пушков.
Шехватов подошел к окну. Глядя на загружающийся у бараночного цеха автофургон с крупной надписью «ХЛЕБ», опять спросил охранника:
— Ну, а кто ж, по-вашему, совершил преступление?
Пушков нервно потер морщинистое лицо, несколько раз натужно кашлянул, словно у него вдруг запершило в горле, и только после этого неуверенно проговорил:
— Может, плотники…
Шехватов, резко отвернувшись от окна, перехватил ускользающий взгляд Пушкова:
— Кто?..
— Плотники, говорю, которые у нас тут склад строят, а на днях в красном уголке ремонт стали делать.
— Где этот уголок?
— Тут вот… На втором этаже, в конце коридора.
Красный уголок хлебокомбината был только-только подготовлен для ремонта. По стенам и потолку пестрели глубокие оспины отбитой штукатурки, на щелястом полу с пятнами облупленной старой краски беспорядочно громоздились оторванные трухлявые половицы, кругом — известковая пыль, древесная стружка, клочья пожелтевших газет, журналов. Инородным телом в этом хаосе казалось новенькое полированные пианино, рядом с которым на прислоненном к стене кособоком стуле лежали кусок зачерствелого хлеба и огрызок луковицы. Все окна были закрыты, отчего в помещении держалась плотная духота, насыщенная запахом иструхшего дерева.
Обойдя стороной оторванные половицы, Ницак и Шехватов подошли к окнам. Следом за ними робко двинулся охранник Пушков. Под самыми окнами ржавая крыша прикрывала какую-то пристройку высотою около двух с половиной метров от земли. Через двор, у дощатого забора, ограждающего территорию хлебокомбината, под простеньким навесом лежали, как сказал охранник, пустые баллоны из-под углекислоты. К наружной стороне забора вплотную примыкала усадьба с одиноким потемневшим от времени домиком.
— Наш рабочий, Бухтармин, живет, — показывая взглядом на домик, сказал охранник Пушков. — Вчерашним вечером с какой-то компанией до самой полночи бражничал.
— А ночью?.. — коротко спросил Ницак.
— Ночью тихо было, — охранник вздохнул. — Правда, дождик так здорово хлестал, что мог заглушить гулянку.
Шехватов медленно подошел к пианино. Заметив на задней крышке отпечатки рук, осторожно приподнял ее. На струнах лежала пустая бутылка с водочной этикеткой. Подозвав охранника, спросил:
— Это в порядке вещей?
— Так получка же вчера была…
— На комбинате что, традиция такая?
— Ну, нельзя сказать, что традиция, а вот… — охранник замялся. — Выпивают с получки отдельные несознательные личности.
— Начальство-то как на такое безобразие смотрит?
— Выговора в приказах пишет. Некоторых увольняют…
— Значит, считаете, плотники совершили кражу? — внезапно сменил тему разговора Шехватов.